Крона Гендерний інформаційно-аналітичний центр * Головна * Про нас + Новини + Історія + Проєкти + Партнерство + Написати нам * Наші видання * Створи недискримінаційний контент + Наші авторські публікації + Приклади з підручників + Допоміжні ресурси * Гендерночутливе дошкілля + Антидискримінаційна експертиза + Наочність без стереотипів + Дитсадівські психологічні історії + Рекомендації для батьків + Гендерний аудит закладу * Освiтнiй експеримент + Події + Розробки o Наочність o Альманах o Підкажчик o Гендерний аудит * Корисні матеріали + Бібліотека + Відеотека + Фiльмотека + Законодавство + Веб-ресурси + Архів новин + Глосарій Что такое сестринство и почему это не просто взаимопомощь или солидарность между женщинами [sestrinstvo-plakat.jpg] «In sisterhood». Что такое сестринство и почему это не просто взаимопомощь или солидарность между женщинами Я рада, что конфликт по поводу сестринства состоялся. С одной стороны, это показало, что русскоязычная фем-рефлексия дошла до (важной) темы сестринства, с другой стороны, выявились очередные пробелы, разрывы и искажения в процессе этой рефлексии. Что такое сестринство? Сестринство представляет собой союзничество между женщинами, основанное на идеологии феминизма. Идея сестринства зародилась как результат понимания фем-активистками и создательницами фем-дискурса того, что женщинам нужен особый тип взаимоотношений, основанный на этическом и политическом принципе равноценности женщин и равенства женщин друг другу в контексте их взаимоотношений и взаимодействия в условиях патриархата. Основной целью сестринства является деконструкция мизогинии как господствующей формы женского восприятия себя и себе подобных, изживание мизогинных практик во взаимоотношениях между женщинами и конструирование новых отношенческих практик. Идея сестринства возникает из этического принципа уважения к женщине, как таковой, независимо от того, какой жизненный сценарий она реализует, то есть, независимо от того, «как она себя ведет» (выполняет ли она патриархатные предписания «порядочности», реализует ли «феминность-матернальность» «как следует»), и что она собой представляет (социальный/расовый/классовый статус). Право человека женщин на уважение их достоинства было сформулировано на Всемирной Конференции по правам человека в Вене (1993). Почему сестринство — это не просто взаимопомощь или солидарность между женщинами? Женщины всё время находятся во взаимодействии друг с другом, оказывают друг другу помощь, именно их солидарность в целях выживания является на самом деле основой отношений между женщинами. Не только физическая, политическая, экономическая и идеологическая сегрегация (ситуация «лагеря») подталкивает женщин к такой солидарности. Дело в том, что для выполнения нескончаемого количества гендерных предписаний и «долгов», накладываемых на женщин патриархатом, им необходима помощь и содействие других женщин. Женщины существуют в мире физически, потому что другие женщины помогают им «продержаться»: быть женщиной в патриархате, выполнять все возложенные на женщин обязанности и функции невозможно без помощи других женщин. Не только материнство является деятельностью, осуществляемой женщинами коллективно, забота о и служение мужчинам, каждому из них, обязует женщин формировать настоящую сеть бытовых, сексуальных, эмоциональных, экономических и любых других услуг. Чтобы обеспечить (даже самое скромное) существование индивида-гегемона необходимы совместные и слаженные, эффективные, одновременные и последовательные усилия и труд нескольких женщин: мать, нянька, тетя, бабушка, жена, любовница, сожительница, проститутка, дочь, прислуга, сестра, секретарша, верная и самоотверженная подруга-советчица-жилетка-чесалка чсв, высококвалифицированная и дешевая рабсила, обеспечивающая карьерный статус и все-все-все (мыслимые и немыслимые формы эксплуатации). Взрослая жизнь мужчины — это жизнь недоросля: как говорится, по сравнению с детством ее разница только в стоимости игрушек. Что стало бы с женщинами без их умения выстраивать трофические цепи из себе подобных для беспрерывной поставки всевозможных ресурсов «наверх», мужчинам? В патриархате они бы просто не выжили. Однако, несмотря на то, что женщины постоянно заняты совместной деятельностью на благо мужчин, они не чувствуют себя близкими друг другу. Наоборот, каждая женщина воспринимает себя в терминах «одна против всех остальных» («одна я стою красивая в белом пальто»), и это ведет нас к следующему вопросу: Если «женщина» — существо коллективное, то почему их солидарность в целях выживания не ведет к образованию женского классового сознания, женской группальности? Зачем нам сестринство, если оказывается, что мы всегда «и так» солидарны и объединены? Солидарность между женщинами в целях выживания является вынужденной, воспринимается самими женщинами как нечто нежелательное, как дополнительное неудобство, или — в большинстве случаев — не воспринимается вообще. Мало женщин, которые готовы признать свою витальную зависимость от проявлений солидарности других женщин. Такое положение объясняется тем, что женщины получают доступ в общество через и посредством мужчин. Только через институт гетеросексуального брака женщина может добиться (хотя не всегда) от мужчины признания отцовства для дочери, а ребенок-девочка — получить от мужчины-отца легитимацию в обществе. Как мы уже немного разбирали, в патриархате дети не имеют прямого, не опосредованного мужчиной-отцом (то есть, отношениями власти) доступа к матери, к общению с ней. Девочка должна идентифицироваться с отцом, заслужить его одобрение и принятие, но делать это посредством подражания матери, которое на практике реализуется как соревновательность, конкуренция между матерью и дочерью, потому что в период детства муж одной и отец другой одновременно является гарантом социального бытия для обеих. Конструирование первичной привязанности как конкуренции и вражды, а первичного объекта как Плохой Матери… трудно представить себе худший сценарий «детства» («детство» в применении к девочкам — вообще проблематичный термин; в детском возрасте девочкам следует вести себя как взрослым, а во взрослом возрасте — строить из себя «девочек». Трудно быть вечной «девочкой-мамой без мамы»). Взрослая женщина продолжает нуждаться в связи с мужчиной, теперь уже не-родственником (экзогамия), для поддержания собственного социального бытия. Необходимость практической реализации жизненной связи с мужчиной в сочетании со сложной организацией сексуальных отношений в патриархате, которая принуждает и обязует «хороших женщин» быть моногамными, а «плохих женщин» — полигамными (одновременно с фактической или даже предусмотренной законом мужской полигамией), заставляет каждую женщину делать титанические социальные и личные усилия, чтобы удержаться в «позитивном социальном пространстве»: «настоящая женщина» (=законная жена, мать законнорожденных детей, сексуально моногамная), которой удалось сперва добыть себе мужа, а затем удержать его около себя в ситуации, когда он имеет теоретически неограниченный выбор потенциальных партнерш и такие же теоретически неограниченные право и возможность их смены. Жизненным центром, через который женщины выстраивают свои отношения с мужчинами и с другими женщинами, через который они получают свое место в обществе и в мире, является сексуальность. Ничто другое не является в женщине социально значимым, но в то же время — это то, чем обладают все женщины, — отсюда их принципиальная заменяемость. Женщины принуждены к буквально «зверской» конкуренции с себе подобными в условиях асимметрично организованной системы гетеросексуальных брачных отношений, которые только одни и дают женщине доступ к общественным ресурсам, и в контексте железной иерархии внутри семьи и в социальных структурах. В таких условиях женщины не только не готовы признать свою зависимость от солидарности, помощи и доброй воли других женщин, но и воспринимают их как груз, от которого надо «освободиться», утвердить и доказать, что она «все сама и лучше». Объективно, патриархат совершенно не терпит женской солидарности, в особенности — если это солидарность вдруг окажется осознанно выстраиваемой моделью поведения. «Выбравшая женщину», как минимум, будет уличена в девиации (=лесбиянка) и «ей влетит» (и она может подставить под удар остальных). Поэтому, в целях самозащиты, женщины стараются не замечать, отрицать любое сходство в себе или в своих жизненных обстоятельствах с другими женщинами. На практике это реализуется в зависти, ревности и обесценивании. Женщина всегда видит в себе хорошее, а в других женщинах — плохое и нездоровое. Любая проблема, с которой сталкиваются другие женщины, миниминизируется и опошляется, с целью унизить столкнувшихся с ней женщин, сделать их не только единственными ответственными за решение этой проблемы, но и виновными в ее возникновении. Женщина не хочет понимать (и старается этого не делать, «теоретизирует» на эту тему), что все, что случается с другими женщинами, может случиться и с ней.Собственные неудачи или несчастья женщина воспринимает в магических терминах «рока», «судьбы», «случайности», «неудачных обстоятельств». С ожесточением женщина критикует и обвиняет других женщин в том, что она сама делала и делает, и в том, что не с ней самой случилось и случается. Среди женщин «видеть бревно в чужом глазу» является не просто мысленным шаблоном, это способ защитить собственный «положительный имидж» перед мужским взглядом. Неосознанно, женщины бесконечно разыгрывают в отношениях друг с другом сценарий отношений «мать-дочь», в котором мать, следуя необходимости сохранить положительный имидж в глазах мужа, обвиняет дочь в имманентной «плохости», если та не соответствует идеальному шаблону «маленькой женщины» или причиняет какое-то «неудобство». И наоборот. К тому же, как показал недавний срач об истреблении мальчиков в песочницах, женщина, оказавшая безусловную поддержку дочери, будет заплевана: чтоооо? выбрала девочку, да еще и собственную дочку? как посмеееела?.. Любая женщина — потенциальный враг. Каждая женщина бьется со всеми другими женщинами за «место под солнцем», которое можно обрести только через положительное мнение-маркер мужчины, через связь с мужчиной, которая дает вход в мужские социальные институты и протекцию мужской власти. Первые амбивалентные и противоречивые отношения с матерью (обусловленные зависимостью последней от мужа), одновременно враждебные и любовные, распространяются на всех женщин, близких и далеких: на подруг, сестер, дочерей, родственниц, коллег-женщин или женщин одной и той же социальной группы. Анализируя эту ситуацию, феминистки пришли к выводу, что вынужденная солидарность женщин в целях выживания в конце концов служит для поддержания и воспроизводства патриархата в бесконечность. «Быть женщиной»/»феминность» означает существо, социально сконструированное для того, чтобы за счет своей жизни (и за счет жизни себе подобных) воспроизводить существующие условия гендерного неравенства и угнетения. [sestrinstvo-kollaj.jpg] «Женщина» — самый сложный и самый аутентичный продукт патриархата, его материальная база и его чернорабочие. Сестринство представляется как альтернативный проект взаимоотношений между женщинами Солидарность, чувство сплоченности, поддержка и взаимное признание между женщинами должны служить не поддержанию патриархатной системы, а ее уничтожению. Это не вынужденный альянс «смертельных врагинь», которым ничего другого не остается, если они хотят выжить, а осознанная работа на объединение женщин вокруг идеи освобождения. На практике сестринство — это один из аспектов сепарации Идея пакта не ради выживания, а в освободительных целях возникает только тогда, когда женщины встречаются как личности в общественном пространстве; пока они «сидят дома» (=их жизнь ограничена «частной сферой»), они исключены из взаимодействия с потенциальными единомышленницами. Женщины не смогут разрешить проблему своей «гендерной шизофрении», своей фрагментарной человечности, если они не достигнут психической автономии. Им необходимо преодолеть свою витальную зависимость от мужчины, которая основывается на всеобщем женском чувстве обездоленности, инвалидности и бессилия перед лицом «сакральной мужской власти». Это преодоление обязательно предполагает идентификацию с другими женщинами, создание женской группальности, практику положительного самоутверждения — эмпауэрмента в контексте и при поддержке группы «своих». Только женщина, установившая и укрепившая свои личные границы, перестает кормить собой других и начинает двигаться в направлении личностной автономии. Однако, никто не может сделать это в социальном вакууме, женщинам необходимо признать, что они связаны с всеми другими женщинами одними и теми же потребностями, нуждами и увечьями. База для развития поддерживающей женской группальности в существующих условиях будет негативной, так как ничего позитивного в положении нашего гендера нет, не стоит этого бояться или воспринимать как «пессимизм» или «нытье». Все женщины: - разделены на выполняющих репродуктивную (материнскую) сексуальную функцию и на выполняющих рекреативную (эротическую) сексуальную функцию, то есть, на тех, кто обслуживает, и тех, кто забавляет; большинство женщин специализируют на обслуживающей функции, остальные (буквально, все остальные)предназначены для забавления. Второе страшнее и действует как несформулированная, но всегда присутствующая угроза для «обслуживающих» женщин. Однако, сексуальная специализация на забавлении или обслуживании имеет общую основу, а именно: женская сексуальность, как репродуктивная, так и эротическая, находится в собственности у мужчин, это «сексуальность для других». Женщина, тело которой колонизировано и отчуждено у нее, по определению не может сформироваться как цельная единица, субьект, ее присутствие в мире людей и присутствие мира людей в ее психике фрагментарно, а часто и отсутствует вовсе (как в случае женщин, предназначенных мужчинами для рекреативной сексуальности и соответственно маркированных); - имеют доступ к креативности, к социально значимой деятельности и к социальному признанию только на условиях без-граничной, симбиотической связи с другими, по отношению к которым женщины являются «дающими» (с мужчинами, детьми, другими женщинами, родственниками, работодателями, мужскими институтами власти, родиной и проч.); - всегда и при любых условиях являются социально подчиненными по сравнению с мужчинами; - всегда и при любых условиях являются физическими телами, предназначенными для того, чтобы выдерживать насилие, агрессию (любое действие в отношении такого тела представляет собой акт агрессии), этим символизируя и поддерживая мужское господство. Таким образом, сестринство ставит целью сгруппировать женщин вокруг общих потребностей, как минимум, в: - безопасности перед лицом мужского насилия; - гражданского полноправия; - экономической самостоятельности, независимости от мужчин (не только независимый доход, но и гарантированно-безопасная возможность отказа от питающей материнской функции в отношении недорослей). Для этого женщинам необходимо признать, что они все нуждаются, как минимум, в безопасности, гражданском полноправии и экономической самостоятельности, и что их отсутствие или неполная реализация означают для женщин постоянные невосполняемые жизненные потери. Вслед за признанием общих потребностей можно будет сформулировать общие интересы и цели и спланировать общие действия для их достижения. Формально, общие проблемы женщин в разных странах и в разных социальных группах могут быть выраженными по-разному, в разной степени, например: - нищета и/или исключение из сферы оплачиваемого труда // дискриминация на рынке труда; - тюремное заключение и/или физическое наказание жертв изнасилования // несоблюдение прав женщин со стороны правоохранительной системы в делах об изнасилованиях и домашнем насилии; - детские браки // вовлечение девочек в проституцию и порнографию; - недоступность здравоохранения // гендерная безграмотность в медицине (см. акушерская и гинекологическая агрессия, проблема неразличения симптомов острых сердечно-сосудистых заболеваний у женщин) и т.д. Но все эти явления вырастают из общественно-одобряемой универсальной практики объективации женщин и детей (особенно девочек), непризнания прав человека женщин, из принципа и практики мужского господства. Сестринство — это амбициозный и сложный политический проект, который еще не получил полного теоретического и практического оформления: пока что, сестринство так же, как и феминизм, сталкивается с феминностью, с женственностью в лоб; сталкивается с внутригендерным неравенством женщин в том, что касается доступа к ресурсам, защищенности (или возможности защитить себя и детей) от насилия со стороны мужчин и их институтов власти. Сестринство, как феминистский проект, настаивает на необходимости поиска и признания сходства между женщинами, и на минимизации различий А это прямо противоположно феминности, которая является строго индивидуальным проектом, в некотором роде самопромыванием мозгов, которое дает женщинам ложное, но успокаивающее чувство «своего места», социальной адаптированности, успешности в конкуренции с другими женщинами, и соответственно, чувство уверенности в себе и «защищенности». Феминность представляет собой идеологический корпус, более-менее связный и систематизированный, который определяет женщин и одновременно дает им элементы суждения, необходимые для того, чтобы воспринимать, чувствовать, мыслить, анализировать и объяснять мир. Феминность — это идеология, возникшая на почве социальной конкуренции женщин, которая подчеркивает и выделяет несовпадения, разногласия и различия между женщинами, превращая эти различия в баррикады. Правильное исполнение предписаний феминности позволяет женщине «наскрести» (иногда очень существенный) социальный капитал, который реализуется в доступе к определенным позициями в мужской властной иерархии, престижу и статусу. Любая оплошность в соответствии требованиям феминности воспринимается женщиной и другими как социальная, статусная потеря. Нарушение табу, невыполнение обязанностей, разрешение себе определенного типа поведения или мыслей, отступление от «свойственных женщинам» качеств означает потерю феминности. Потеря феминности и «маскулинизация» оцениваются не только с точки зрения социальных потерь для женщины (главная из которых — это потеря мужского сексуализованного внимания и мужской протекции); женщины становятся «хорошими» или «плохими» в этической перспективе в зависимости от того, насколько они соответствуют стереотипу феминности («настоящие женщины умеют справляться», «хорошие женщины могут и потерпеть», «хорошие женщины („онижематери“) кормят детей грудью», «плохие женщины („стервы“) ставят на первое место собственную карьеру и материальное благополучие»). В рамках феминности женщины игнорируют и отрицают любое сходство самих себя с другими женщинами: ведь у мужчин востребована якобы особая женская «неповторимость». Феминизм начал свой путь с критики женщин и «женского»; в преклонении и почитании того, чего у них не было и того, чего они не имели, женщины в очередной раз попытались идентифицироваться с мужчинами, «доказать» им, что «передовые умы допустили досадную ошибку», исключив женщин из общественного договора современности. Впрочем, такая ошибка, рассуждали первые феминистки, закономерна: посмотрите на «этих куриц», разве они соответствуют гордому звучанию слова «человек»? Феминистки верно поняли, что именно женщины являются «носительницами» патриархатного вируса (хотя тогда еще не существовало даже приблизительного знания о патриархате как системе), что жизнь женщин определяется патриархатной властью, что на женщинах есть «родовое пятно» конкуренции, исключения, собственности, расизма, дискриминации и любых других форм угнетения. И что женщины, пытаясь выжить, воспроизводят все и каждую из этих форм (стокгольмский синдром). Однако, феминистки в течение довольно долгого времени старательно обходили стороной необходимость «показать пальцем» на мужчин, и обвиняли женщин в создавшемся положении (виктимблейминг и сегодня — неотъемлемая часть рассуждений и дискуссий феминисток). В феминизме присутствует застарелая ошибка, ошибочное мнение, согласно которому, у женщин, по факту того, что они женщины, не может быть противоречий; кроме половой и гендерной принадлежности, женщины «от природы» как бы разделяют общие цели, не воспроизводят в своей среде отношений власти и не враждуют друг с другом. Если бы не ленивые и глупые предательские «курицы», добровольно унижающиеся, зависимые, благодаря которым у мужчин создается превратное мнение обо всех женщинах, в мире все было бы по-иному. В этой перспективе быстро растет крайнее убеждение, что согласие между женщинами — это природный феномен, замутненный тем, что обозначалось как «мужская несправедливость». Если «курица» проникнется передовыми убеждениями, она «трансцендирует» (де Бовуар) и станет достойной полноправия в обществе (которое ей как бы тут же и дадут, впрочем, этот пункт вообще не рассматривался). Со своей стороны, женщины дружным большинством восприняли и воспринимают по сегодняшний день феминисток как высокомерных, угрожающих предательниц, «решивших сачкануть», из зависти к красивым женственным женщинам сделать так, чтобы мужчины думали о женщинах плохо. Это закономерная реакция, потому что феминизм — это действительно полномасштабная атака на и борьба с феминностью. Феминизм — это критика, контр-дискурс, новая кодовая система, новая культура, контр-культура, это революционная идеология, которая, однако, находится несколько в «подвешенном состоянии»: между феминистской мыслью и феминисткой практикой после эпохи суфражизма образовался разрыв, который сегодня имеет размеры пропасти. В такой ситуации идеализация «субъекта новой культуры» оказалось неизбежной. Очень скоро идеализованное восприятие женщин, особенно идеализированное восприятие женщинами-феминистками самих себя, привело к тому, что внутри феминизма образовалась опасная тендеция «жить внутри иллюзии»: женщины-феминистки поверили в то, что они сами живут в полном соответствии с идеалами феминизма («нууу, у нас не все так плохо»). Возникла странная, я бы сказала извращенная идея «множественности феминизмов»; смещение плана реальности и плана иллюзии; феминизмом стало возможно называть все, что тебе удобно, незатратно, не ведёт к внутренним противоречиям и внешним конфликтам (особенно, не дай бог, с мужчинами и с конкретным мужчиной), не грозит реальными переменами в привычном устоявшемся стиле жизни. Когда феминистки второй волны начали подписываться под письмами и статьями «in sisterhood», уже было понятно, что между женщинами не существует никакого «природного единства» и «естественной любви друг к другу», что внутри феминистской среды успешно процветают отношения власти, скалькированные с мужских властных структур (исключение, экспроприация активизма, результатов деятельности, дискурса, фрагментация, изгнание «из рядов»), установление иерархии, раздача «постов» и званий. Оказалось, что элементами, которые реально действовали в феминисткой среде и оказывали решительное и определяющее влияние на практику феминистского активизма, были различные частные ситуации в личной жизни каждой из феминисток, под которые те подгоняли свой более-менее примитивный или изысканный идеологический багаж и под которые пытались «подстроить» деятельность конкретной группы. Если феминистка была замужем за «левым товарищем», то понятно, что она направляла свои усилия на превращение группы в рупор «идей марксизма». Если феминистка была многодетной мамой, то грудное вскармливание должно было быть в центре внимания. Если феминистка была лесбиянкой, она пыталась «вразумить» женщин, живущих в браке, на предмет того, как они не правы, раз так сильно трусят, и что настоящая феминистка ушла бы от эксплуататора-мужа в рассвет пусть и с тремя детьми. Короче, каждая куличиха хвалила наперебой свое болото, но при этом «на внешнюю аудиторию» транслировалось отрицание внутренней разъединенности и упорно твердилось о том, что внутри феминизма нет никаких статусных различий, что это строго горизонтальная структура (подмена действительного желаемым), и ни дай бог, «у нас нет и не будет женщин-лидеров, у нас каждая сама себе и рядовая, и лидер». По мысли феминисток второй волны, как феминность является историческим конструктом, у которого было начало, и у которого будет конец, так можно построить и не вынужденную, а осознанную солидарность между женщинамив контексте патриархата: сестринство. Сестры — это те, кто разделяют определённые идеологические установки, признают свою принадлежность к угнетенной классовой группе и практикуют между собой особую этику отношений (например, недопущение виктиблейминга или давления на участниц с тем, чтобы их жизнь соответствовала образу «идеальной феминистки»; однако, ни то, ни другое не исключает, а подразумевает критику патриархатного габитуса у феминисток). Сестринство — это не какой-то атрибут женщины-феминистки, не какое-то идеальное место, где феминисткие феи раздают всем «сестрам» по серьгам; сестринство — это организационый принцип союза единомышленниц, основанный одновременно на взаимном признании равноценности всех участниц и на критичности и самокритичности. В политике сестринство представляет собой интернационализм, на этот счет существует политическая повестка дня и основание для глобального пакта сестринства (про это напишу отдельно). В глобальном плане идеология сёстринской солидарности женщин утверждает, что маленькое неповиновение патриархатной женщины в традиционной семье в традиционном обществе сравнимо и эквивалентно общественной деятельности «известной и авторитетной феминистки», «сильной и независимой женщины» в более «прогрессивном» демократическом обществе в том смысле, что обе женщины действуют в рамках системы угнетения, в ситуации гендерного насилия и гражданского неполноправия женщин, и что само по себе их протестное действие, разное по масштабам и общественному резонансу, в контексте патриархата представляет собой невероятное событие. Однако, при огромных различиях де-факто между ситуацией, в которой находятся женщины в «демократических» странах и в «тоталитаризме», в «странах первого мира» и в экономически «отсталых» странах, на вчера, на сегодня и на ближайшее будущее производство и нормализация феминистского дискурса находилось, продолжает и будет находиться в руках «белых образованных западных женщин среднего класса». С точки зрения сестринства, эти женщины работают на своём участке фронта на благо всех остальных. И остальным придется у них учиться, если они хотят каких-то реальных подвижек, а не траты ресурсов на изобретение велосипедов с квадратными колесами и «жевание собственных хвостов» ©. Так, мы противостоим попыткам (до сих пор довольно успешным) растаскивания феминизма по «национальным квартирам». Есть одно объективное условие для возникновения и развития женского феминистского освободительного движения: это демократическая организация общества. Поэтому как бы не надо втирать об «исламском феминизме» вся-из-себя-с-достоинством-я-выбрала-хиджаб или о каблукастом © «русском феминизме» а-я-иду-красивая-не-лезьте-мне-в-трусы. Сестринство — это усилие по дестабилизации и деконструкции идеологии и культуры «феминности» внутри каждой из участниц феминистких групп, это процесс, который начинается с амбивалентных отношений дружбы/недоверия между женщинами-единомышленницами, постепенно движется в сторону дружбы между подругами-единомышленницами и в поиске новой женской идентичности. Сестринство — это критическое усилие по выявлению и дезактивации патриархатных кодов в субъективности женщин-феминисток: - установка на крайний индивидуализм, отрицание общности с другими женщинами («одна я красивая в белом», «мне никто не может указывать», «почему это я должна учить матчасть?, не указывайте мне, как думать», «вы ничего не знаете о моей жизни», «вы не можете меня понять»), - отрицание присутствия гендерного неравноправия и/или насилия в личной жизни («мойнетакой», «не лезьте ко мне в трусы», «у нас равноправие: я работаю по дому, а муж меня содержит», «каблуки — мой выбор», «не смейте сомневаться в независимости моего мышления»), - враждебность другим женщинам («мамамальчика», «а вы все шлюхи», «у вас недоеб», «плохие женщины пытаются отбить у меня мужа (а не муж гуляет)»), - исключающая маркировка («только лесбиянки являются последовательными феминистками»), - отрицание и/или минимизация существующих глобальных проблем, связанных с положением женщин в мире, на основе отсутствия этих проблем в личной жизни или, еще лучше, на основе их игнорирования («а не надо было рожать», «а не надо было с таким связываться», «а не надо было выходить замуж») и т.д. Сестринство — это самый радикальный и конфликтивный проект радфема Деконструкция внутренних патриархатных установок, обрушение прежней идентичности, маленькие смерти и возрождения — это очень радикально и конфликтивно. Кроме того, сестринство как сознательная солидарность со всеми женщинами настаивает на угнетенном положении всех женщин во всем мире и на том, что абсолютное большинство женщин постоянно подвергается самым извращенным формам насилия со стороны мужчин и созданных ими социальных институтов и институтов власти, на том, что это насилие остается безнаказанным, что оно служит определенным осознаваемым мужчинами целям, и что мужчины извлекают из него — все и каждый — выгоду для себя.«Сестры» не только занимаются «самокритикой» и «самокопанием», они действуют в соответствии с понимаем того, что мир организован в терминах гендерного антагонизма, особенно в том, что касается выявления масштабов насилия над женщинами. Сестринство — это зона конфликта, а не «мир, любовь и благолепие». Приведу в качестве примеров три момента: с одной стороны - сестринство предполагает принципиальным уважение к достоинству женщин, независимо от их жизненного сценария, предполагает равноценность и важность любого женского опыта, но в то же время - сестринство не означает, что мы примем за чистую монету «мультикультурализм», новое название для «освященного традицией» насилия над женщинами. И поэтому мы будем драться против паранджи так же, как и против того, чтобы женщины калечили себя, закачивая в тело силикон и обкалываясь ботоксом. с одной стороны - сестринство представляет собой «союз равных», но в то же время - мы понимаем, что отсутствие четкой идеологической основы и института лидерства приведет в параличу активизма, развалу групп/ы и экспроприации радфем-дискурса «бродящими по окрестностям». с одной стороны - мы понимаем, что «идея биологического превосходства — самая опасная в мире», как женщины, мы на своей шкуре испытываем её опасность каждый день, но в то же время - критика идеи биологического превосходства не должна превратиться в попытку подавить выражение женского гнева, маркируя его как бессильный, истеричный, неконструктивный, инфантильный, критикуя женщин за «враждебность мужчинам» и лицемерно пытаясь пристыдить их за это, как делает это Дворкин в не самом удачном, на мой взгляд, тексте. Почему субъективно нам так трудно? Терапевты, работающие с женщинами, если они не безнадежные фрейдисты и сексисты, довольно быстро замечают у клиенток присутствие устойчивого гендерно обусловленного «набора симптомов»: сочетание «идентификации с агрессором» и «синдрома взрослых детей родителей-алкоголиков/ детей из нарциссических семей». Про идентификацию с агрессором я готовлю «наперевод» профессиональной статьи, а про синдром взрослых детей родителей-алкоголиков/нарциссических родителей напишу сейчас (картинка с отрубленными верхними конечностями как иллюстрация к посту о сестринстве навеяла). Чем характеризуются семьи алкоголиков/нарциссические семьи (семьи алкоголиков — это частный случай так называемых «нарциссических семей», поэтому в дальнейшем буду употреблять только «нарциссические семьи«)? Это семьи, в которых не родители принимают на себя обязанность по удовлетворению потребностей детей, а наоборот, поэтому для ребенка из таких семей весь мир (и он сам, в том числе) организуется как несвязный (не имеет логики) и непредсказуемый. Ребенок назначается ответственным за поддержание стабильности семейной системы в целом и за безопасность родительской системы (то есть, властной структуры, от которой он полностью зависим и которой полностью подчинен) — в частности. Внутри нарциссической семьи непременно существуют неписанные секретные правила, основанные на стыде, чувстве вины и страхе. Дети, выполняя возложенную на них обязанность по удовлетворению родительских потребностей, принимают на себя роль «Ответственного за все» (социально успешные (хорошо учатся), заботятся о других, не доставляют неприятностей старшим), «Адаптированного» (не привлекают внимание к собственной персоне, «растворяются», «исчезают», «не замечают» ненормальности ситуации, ведут себя так, «как будто ничего не произошло») и «Умиротворителя» (принимают на себя ответственность за семейные неурядицы и пытаются их «исправить», поддерживают других, посвящают огромное количество времени и усилий нейтрализации семейных конфликтов, к сокрытию семейных проблем от «чужих», чувствительны к чувствам и настроению других, «угадывают и предсказывают», считают себя «талисманом», который всё исправляет)*. «На выходе» получаются гиперответственные, посвящающие свою жизнь заботе о других и способные адаптироваться к кризисным ситуациям (феминный треугольник) взрослые. Хотя в литературе о таких пациентах говорят в мужском инклюзивном роде, примеры клинических описаний — все о женщинах, что характеризует. Женщины в патриархате — это и есть такие «взрослые дети из нарциссических семей», потому что в обществе они ответственны за поддержание статуса-кво всей системы, ответственны за удовлетворение потребностей превосходящих их статусом и властью индивидов, и все это — при отсутствии ресурсов и доступа к ним. От женщин, как и от того ребенка, требуют заведомо невозможного. У женщин, как и у того ребенка, нет возможности отказаться или сбежать. Такие люди привыкли полагаться только на себя, не допускают возможности, не умеют и не считают нужным уметь корректно попросить окружающих о помощи, содействии или сочувствии, не признают личные проблемы и не умеют их формулировать. А еще они ожесточенно защищаются, такой у них стиль общения: держать круговую оборону. Также эти взрослые: - носят в себе огромный заряд гнева, который не могут себе позволить, так как они ответственны за благополучие тех, кто старше (= тех, у кого власть). Время от времени этот гнев прорывается в каскадировании агрессии (дети, «низкостатусные люди», никогда — животные**), «вымещениях» и «сливах». - не могут доверять; везде и во всех видят скрытый подвох и тайные интересы, «точно знают», что люди не достойны доверия, что в конце концов все обманут. Это характерное недоверие, отсутствие «базового доверия к миру», чередуется с эпизодами полной некритичности (женщины «влюбляются» по интернету, едут «к любимым» в другой город или страну, дают в долг или просто дарят «хорошим людям» значительные для них самих суммы денег, ввязываются в авантюры с необдуманной сменой работы и места жительства и крупными покупками). - отрицают. Если спросить, чтО именно, то можно сказать «все»: отрицают собственные чувства, отрицают очевидные события, если они как-то не вяжутся с «их оригинальной идеей», спорят ради спора, ради отрицания мнения собеседника (и обижаются, когда их ловят на незнании предмета спора). Особенно отрицают страх, тревогу, стыд, чувство вины, гнев, чувство одиночества. Отрицание ведет к отчаянию и усилению гнева на «плохих других». - не знают, какое поведение является нормальным, не знают о существовании личных границ и не признают границ в других людях. В личных отношениях стремятся к симбиозу и к модели «мы-вдвоем против мира». - лгут. Как и в случае отрицания, это автоматическая, глупая и бессмысленная ложь, ложь ради лжи (это одна из форм отрицания), но есть и явная тенденция к приукрашиванию прошлого. - агедоничны, развлечение часто принимает мазохистские формы (нелепые и не по возрасту развлечения, «впадание в детство», манерничанье, секс в унизительных обстоятельствах). - развивают патетическое самомнение. Относятся чересчур серьезно и болезненно к самим себе, к своим переживаниям. Если они умеют рисовать, в их представлении это становится «великим талантом», ну, или по крайней мере, источником заработка (так пополняются ряды непонятых гениев), если они работают, то это значит, что «они пашут за всех этих разгильдяев», если они влюбляются, то они «жертвуют всем ради любви». При этом видят других как «более успешных», «более привлекательных», в этом подспудно присутствует мысль о незаслуженности чужого успеха или привлекательности. - беспощадно осуждают самих себя, особенно в форме пережевывания обид или неудач. - взрываются, когда чувствуют, что не могут контролировать другого человека или ситуацию. Взрыв бешенства может растянуться на несколько дней (редко — больше), человек теряет способность адекватно ориентироваться в обстановке, может уйти с работы, предварительно устроив дебош и выяснение отношений, настойчиво преследовать и разоблачать обидчиков. - постоянно заняты поиском одобрения и признания у других; часто выслуживаются, открыто льстят и унижаются. Желают (но скрывают это) признания собственного лидерства и/или неординарности (например, фантазируют о «карьерном взлете» или «предложении руки и сердца» по схеме «сами придут и все предложат»). Не получив желаемого, переживают приступы стыда и униженности. - чувствуют, что они «особенные». - обычно гиперответственны, могут развивать нервные тики, склонны к ритуализации (особенно в сексе), точно так же, как в случае с взрывами гнева как реакции на неконтролируемую ситуацию, бывают эпизоды или периоды безответственного поведения (чаще всего, денежные траты). - проявляют особую, «собачью» верность и преданность, некритическое отношение именно к тем, кто особенно для них опасен. - упорствуют, проявляют упрямство, не считаясь с возможными последствиями. - психологически ригидны, несмотря на кажущуюся внешнюю легкость адаптации, особенно к дисфункциональным ситуациям. - склонны замалчивать проблемы и конфликтные ситуации, хотят, чтобы другие «догадывались» об их неудовольствии. - стремятся к ситуациям с четко и раз и навсегда распределенными ролями, стремятся к контролю (это форма преодоления страха). - живут в постоянной тревоге и ориентации на кризис и стараются, в меру своих сил, сделать так, чтобы и другие жили так же (это форма (само)контроля, крайне деструктивная). - пытаются манипулировать, особенно и в первую очередь теми, кто по каким-то причинам кажется им могущественным. В этом сценарии чередуют льстивое и зависимое поведение со вспышками ярости при «потере контроля», в такие моменты они думают, что «бунтуют» и «восстают». - видят мир как дуальное противоречие, как крайности: «чёрное»/»белое», «добро»/»зло«, склонны к максимализму: «все или ничего». - нерешительны и гипернасторожены; обидчивы. Дисфункциональная среда с внутренней нарциссической структурой производит людей, которым необходима моментальная гратификация — «мгновенное решение». Эти люди постоянно заняты поисками чего-то/кого-то, что/кто улучшило бы их самочувствие (еда, трата денег, алкоголь, секс — самые распространенные «мгновенные решения»). Все эти «мгновенные решения» ведут к усилению чувства презрения к самому себе и к усилению депрессии, для выхода из которой требуется новое «мгновенное решение», которое ведет к новому витку депрессии и так далее. Поведение взрослых детей из нарциссических семей аддиктивно по сути; однажды вцепившись во что-то, они не только не способны отпустить, но и организуют круговую оборону от возможного (терапевтического) вмешательства извне в аддиктивный шаблон. Так, среди пациенток с синдромом ребенка из нарциссической семьи, абсолютное большинство страдают булимией. Их обычный сценарий — это не поглощение большого количества еды, а затем — рвота и слабительное, а поглощение нормального, неизбыточного количества еды, а затем — диета. Женщине нужно «мгновенное решение» и она ест; затем ей становится стыдно, она чувствует вину и садится на диету. Сидя на диете, женщина чувствует себя подавленно, обездоленно, грустно, поэтому она вновь прибегает к «мгновенному решению», к еде. Так как к женщине извне постоянно поступают поощрения и призывы к сокращению количества потребляемой пищи и ей демонстрируются в качестве идеала красоты и здоровья молодые, часто юношеские и подростковые стройные женские фигуры, она вновь начинает диету, начинает голодать (мотив «наказать себя»). Многие женщины следуют этому алиментарному сценарию в течение всей жизни (воистину, не только в Африке бывают вечно голодные). Голод сильно снижает силу воли, дезориентирует, это известное средство «курощения строптивых» среди сутенеров в траффике, поэтому они начинают зомбирование и подчинение женщин с того, что оставляют их взаперти без еды в течение 24-48 часов, а потом уже идут побои и проч. Женщина, чередующая нормальное питание и периоды голодания начинает хронически недоедать и в конце концов начинает физически ощущать свою неспособность добиваться целей, не может доводить до конца ничего из начатого. Однако, ее невозможно убедить в том, что ее алиментарное поведение аддиктивно: на самом деле, женщины на терапии стараются скрыть и отрицают проблемы с питанием, они думают, что не делают ничего опасного, потому что не провоцируют рвоту. Кроме того, они чувствуют себя обязанными «хранить секрет», «поддерживать имидж» и «не позволять вмешиваться чужим». Также они боятся, что терапия заставит их в конце концов отказаться от аддикции, а это то, к чему они никогда не бывают готовы (потому что это означает «предательство»). Еще одним характерным симптомом синдрома ребенка из нарциссической семьи является по-особому искаженное восприятие реальности. Терапевты называют это «эгоцентрической тревожностью о собственной неполноценности». Наши взрослые дети из нарциссических семей упорно «не понимают», что у других могут быть проблемы: «на самом деле» все проблемы мира ничто по сравнению с тем, как ужасно выглядит или чувствует себя наш взрослый ребенок. «Почему вы сочувствуете еще кому-то? Почему вы недостаточно сочувствуете мне? Какого черта вы предлагаете мне искать какой-то выход или что-то решать, вы что, не видите, что у меня ничего не получится, вы издеваетесь… вы издевааааетесь!!!» Они убеждены, что они «особенные и неповторимые» в своих несчастьях или дефектах (они очень обижаются, если кто-то предположит, что «такое» случается не только с ними), что только они совершают непростительные ошибки и несут какую-то особую ответственность («плохая карма», «плохой гороскоп»). Такая мания величия наоборот. Нереалистические ожидания — «наше все». Почему женщины и взрослые дети из нарциссических семей постоянно «обманываются в своих ожиданиях» или чувствуют себя «глубоко разочарованными» в человеке, которым две минуты назад восхищались, которому завидовали и которому подражали? Потому что женщины и взрослые дети из нарциссических семей были воспитаны так, чтобы не знать и не уметь распознавать ни самих себя, ни свои желания, ни свои потребности, ни свои намерения. Их воспитывали и натаскивали на то, чтобы угадывать, чтО другие люди ждут от них, и выполнять эти ожидания. Когда остальные дети исследовали мир, пробовали вести себя тем или иным способом, под защитой и при поддержке взрослых, наши взрослые дети были заняты тем, что обеспечивали комфорт и равновесие в семье и удовлетворяли потребности родителей. Они ожидали признания, которое так и не состоялось, и они испытывали фрустрацию вновь и вновь, но снова надеялись, что в следующий раз они угадают и подстроятся более идеально, и тогда их заметят, обласкают и поблагодарят. «Надо было» / «не надо было» — наиболее частый речевой оборот у взрослых детей из нарциссических семей. Он означает: «я не хочу, но они хотят, чтобы я…» Это типичная форма принятия решений, неявной целью которых является удовлетворение несформулированных чужих потребностей/ожиданий. Наши взрослые дети очень любят крайние, максималисткие этические суждения: на любой вопрос может быть только один Правильный Ответ, в любой ситуации может быть только один Правильный Выход, который нужно угадать, ошибиться тут нельзя, потому что это сразу же станет свидетельством моральной испорченности не угадавшего. Кстати, несогласие с Правильным Ответом изобличает не согласившегося как морального урода и злодея. Есть еще один момент, относящийся к действию механизма идентификации с агрессором: мировоззрение и способ восприятия агрессора идентифицировавшийся человек принимает за свои собственные. Поэтому для женщин «хорошая» означает «заботливая, дающая, поддерживающая, жертвенная, терпеливая, самоотверженная, скромная, молчаливая, скорбящая, кроткая, не гневающаяся, прощающая», короче, мужская фантазия о «Mater Dolorosa». И вот, со всем этим багажом, с четвёртым энеатипом впридачу и с нетаким наперевес © женщина заявляется в феминизм. Как правило, заявляется она туда, потому что её жизненные обстоятельства совпали ненадолго с удобным идеологическим клише..,вынудили, прижали к стене без права выбирать, но при этом явно даёт понять, что феминисткам нужно больше, чем ей, и даже намекает, что её долго заманивали, а она упиралась. Ну и вот, заявляется, а там равнодушная текучка (точно так же ты бесследно исчезнешь, когда изменятся твои обстоятельства) и полный клондайк (отсеиваются и отсеиваются)… Ну, а дальше вы уже знаете. * другими обычными ролями взрослых детей нарциссических семей являются: «Паршивая овца», «Невидимка» («Потеряшка») и «Клоун». Для женщин эти роли не так часты, так как в них более выражена антисоциальность, которая в женщинах гендерно табуируется. ** в случаях жестокости к животным следует подозревать «проклёвывающуюся» психопатию. Авторка: Accion Positiva Источник Запрос для _________ Найти! Журнал «Я» Останній номер «Я» № 45 (2018) «Гендер і активізм» Попередній номер «Я» № 44 (2018) «Гендер і діти» Наші видання Гендерні будні дошкілля Гендерні будні дошкілля Гендер їде! «ГЕНДЕР ЇДЕ!» Гендерний педагогічний альманах Гендерний педагогічний альманах В поисках гендерного воспитания В поисках гендерного воспитания * Головна * Про нас * Журнал «Я» * Наші видання * Корисні матеріали © Гендерний інформаційно-аналітичний центр «КРОНА», 2010 - 2019 За фінансової підтримки Представництва Фонду ім. Гайнріха Бьолля в Україні